260 лет назад в Костенеево
ПОД ЗАВОДОМ НЕ БЫТЬ!
В шестидесятых годах восемнадцатого столетия, в период царствования Екатерины Великой, всех местных жителей царские чиновники приписали к Ижевскому оружейному заводу. Однако работать «на казну» за скудное грошовое жалованье, часть которого к тому же оседала в карманах вороватых заводских приказчиков, костенеевцы не желали. Выражая своё недовольство, приписанные к заводу крестьяне отказывались выходить на работу. Это движение проходило под лозунгом «Под заводом не быть».
Об этих событиях более подробно описано в рукописи нашего земляка Степана Григорьевича Кашина. Его рукопись в 1964 году была опубликована в нескольких номерах районной газеты «Новая Кама», представляю её вашему вниманию:
«При царе Петре Первом положено начало относительно быстрому развитию уральской промышленности. В 1734 году на Урале было 30 казенных и частных заводов, а в 1767 году их насчитывалось уже 140.
В 1718 году заводы Урала выплавили 6,6 миллиона пудов чугуна, а в 1767 году — 9,6 миллиона пудов. Однако темпы роста производства металла в стране были явно недостаточны и все больше отставали от роста населения. Если в 1722 году производилось железа в среднем 30 фунтов на душу населения, то в1762 году только 24 фунта. Причиной отставания металлургического производства являлось прежде всего крепостное право, тормозившее рост производительных сил страны. В связи с этим уже в 1727 году в правительственных кругах стали поговаривать о передаче казенных заводов частным лицам, мотивируя тем, что частные предприниматели поведут дело лучше и производство металла увеличится. Многие сановники, находившиеся у власти, решали этот вопрос в своих корыстных целях. Среди них находился один из высших сановников – генерал-фельдмаршал граф И.И. Шувалов, заполучивший в свои руки несколько крупных заводов.
Наиболее сложным для новых владельцев являлся вопрос о том, где взять рабочую силу. В условиях крепостного права свободных рабочих рук не было. Еще в 1721 году Петр Первый разрешил владельцам заводов покупать крепостных крестьян и использовать их на производстве. Затем найден был еще один путь, оказавшийся для заводчиков наиболее выгодным – это приписка к заводам государственных крестьян.
В 1757 году доверенные лица графа Шувалова приступили к строительству камских металлургических заводов: Воткинского и Ижевского. Указом Сената от 20 октября 1757 года к камским заводам было разрешено приписать 4160 государственных крестьян, в том числе из селений, расположенных дальше сельца Елабуги, на расстоянии 200 и более верст от заводов. Приписывали только русское население, трудоспособных мужчин от 15 до 60 лет.
Приписку производил присланный из Казанской губернской канцелярии капитан Хвостов с командой солдат, ибо только силой можно было заставить крестьян идти на заводы. Вокруг Елабуги в то время было уже немало давно обжитых крупных русских сел и деревень. Бедно жили крестьяне этого края, как и везде на необъятных просторах царской помещичьей России.
Как совместить заводскую работу с хозяйством? Кто будет работать в поле? Эти мысли тревожили и волновали крестьян. Выход был один – отказаться от заводских работ.
Но недаром у власти стояли дворяне, они же и были собственниками заводов, и разговор у них с крестьянами был один – с помощью оружия, насилия.
В конце марта 1760 года, когда крестьяне налаживали сохи, бороны, чинили сбрую, готовясь к полевым работам, пришла беда: их оторвали от семей и погнали за многие версты в весеннюю распутицу строить завод. Не лежало сердце крестьянина к заводской работе. Ведь фабрики и заводы известны были как место каторжного труда, куда ссылали в наказание, и не было оттуда возврата.
Для приписанных к заводам крестьян были установлены сроки работ: с 25 марта по 1 мая, с 1 июня по10 июля и с 15 сентября по 1 ноября. Летние перерывы отводились для полевых работ в своем хозяйстве. В зимние месяцы крестьяне возили уголь из леса и чугун с Камской пристани. Совсем не учитывалось время, затрачиваемое на дорогу до завода, и обратно домой. А заработок? Если крестьянин выполнит годовое задание, то получит ровно столько, сколько требуется внести в уплату подушной подати.
Ижевский завод из-за неявки крестьян строился очень медленно. Администрация усиливала требования к крестьянам о выходе на работы. В селениях происходили сходы, крестьяне горячо обсуждали вопрос, как избавиться от заводских работ. Особенно было неспокойно в селе Костенееве, приписанном к Ижевскому заводу.
Сторонники отказа от заводских работ в Костенееве выступали более активно, однако сход колебался принимать какое-либо решение.
В эти дни в Костенееве услышали, что ездившие в Петербург ходоки из села Котловки вернулись и привезли печатный указ, по которому, якобы, на заводские работы посылать крестьян не велено. Это всколыхнуло костенеевцев, они увидели какой-то проблеск возможности избавиться от заводских работ. Сход решил послать в Котловку Григория Черепнина, Абрама Семенова и Ивана Карпова, чтобы они списали копию с того указа.
В указе говорилось о повышении подушной подати – до 1 руб. 70 коп. вместо 1 руб. 10 коп. – и ничего не упоминалось о том, что приписные крестьяне должны зарабатывать эту подать на заводской работе. Это было понято по-своему.
Возвратясь в Костенеево, посланцы рассказали на сходе о том, что делается в Котловке, и прочитали указ. Сход дружно решил на заводскую работу не ходить. Вскоре по всем приписным селениям прошли сходы и на них выносились аналогичные решения.
Крестьяне села Архангельского решили послать ходока в Казань к губернатору, чтобы добиться освобождения от работы. Для этого избрали грамотного крестьянина Сидора Знаева. К этому решению присоединились крестьяне других деревень: Глубокий Лог, Нижняя Тойма, Верхние и Нижние Заструги. На расходы ходокам собрали по 5 копеек с души. Костенеевцы избрали ходоками Игнатия Петрова и Григория Черепнина, село Тавели – Якова Яковлева, Крымская Слудка – Алексея Никифорова, Секенеси – Федора Михайлова. Дьячок Костенеевской церкви написал прошение на имя губернатора, а священник Козьма Иванов от имени всех крестьян его подписал.
Выборный от крестьян деревни Нижняя Тойма Андрей Бабушкин противился посылке ходоков. Поэтому он опередил эту делегацию и, приехав в Казань, в губернаторскую канцелярию, донес о настроениях и замыслах крестьян. Когда ходоки появились во дворе заместителя губернатора, их окружили вооруженные солдаты, схватили и отвели в губернаторскую канцелярию, надели кандалы, посадили под строгую охрану и стали допрашивать. Затем под конвоем ходоков отправили на Ижевский завод в распоряжение управителя Москвина. Так первая попытка приписных крестьян освободиться от заводских работ закончилась безуспешно. Несмотря на арест ходоков, согласиться со своим положением крестьяне не могли и на работы по-прежнему не ходили.
Из Сената последовало указание казанскому губернатору заняться расследованием причин отказа крестьян от работы. Губернатор направил в селения приписных крестьян отряд солдат с заданием взять из каждого селения «лучших людей» и привести их в губернскую канцелярию для допросов.
Под угрозой расправы крестьяне села Крымская Слудка и деревень Верхние и Нижние Заструги заявили о своем согласии пойти на заводские работы. Во всех других селениях крестьяне не только не показали стремления к послушанию, а прогнали солдат. Так неудачно закончилась попытка «расследования». Между тем, волнение распространялось все шире.
Граф Шувалов опять обратился к царице Елизавете с просьбой принять какое-либо решение. И, наконец, 25 мая 1761 года в столице был отпечатан и во многих экземплярах послан в Казань Указ. В нем говорилось, что крестьяне, приписанные к заводам Шувалова, утверждены за ними «неотъемлемо» и обязаны этому подчиняться. Для объявления крестьянам был послан отставной солдат Оборян.
Он направился в дер. Нижняя Тойма, где был известный староста Бабушкин. Собрался народ, был прочитан Указ царицы, все молча слушали, но когда он предложил старосте расписаться в его получении, стали кричать, что на заводскую работу все равно не пойдут, и запретили Бабушкину принять Указ. Спор закончился бунтом, вооруженные дрекольем крестьяне заперли старосту в его избе и не выпускали до тех пор, пока Оборян не покинул деревню. В другие деревни солдат не пошел. Так новый царский Указ не удалось вручить крестьянам.
К этому времени в село Котловка прибыла воинская часть под командованием подполковника Левашова. Солдаты сурово расправились с крестьянами: все население поголовно было подвергнуто телесным наказаниям за отказ от работы на одном из Демидовских заводов, находящемся на западном склоне Среднего Урала, почти за 600 верст от Котловки. Для костенеевцев создалось угрожающее положение – солдаты находились всего в девяти верстах. Тревожно было в каждой семье. Что ожидает ее впереди?
Если идти на заводскую «каторгу» – разорение хозяйства, голодная смерть. Не идти – значит, сопротивляться, во что бы то ни стало. А там... там видно будет. Крестьяне в отчаянной решимости стали вооружаться кто чем мог: пиками, луками со стрелами, вилами, топорами, дубинами. Расставили дозоры по дорогам, дежурных на колокольнях для наблюдения за окрестностью, чтобы при появлении солдат ударить в набат, собрать народ и защищаться. В донесениях Казанской губернской канцелярии в Петербург упоминается свыше двадцати сел и деревень, не подчинившихся распоряжением властей. В их числе села Костенеево, Суши, Козыли, Армалы, Крымская Слудка, Хлыстовка, Сарали; за Камой - Боровецкое, Челны, Шильна, Сарсасы, Акташ и за Вяткой — Тавели, Секенеси. Из деревень были Нижняя Тойма, Верхние и Нижние Заструги, Букени, Ичим, Минкино, Маврино,Шипки, Городище, Мурзиха.
В селе Костенееве сгруппировались жители многих ближайших деревень, с остальными селениями костенеевцы держали постоянную связь.
Губернская канцелярия вновь предприняла попытку объявить крестьянам Указ царицы. Для этого был послан подпоручик Дуров с пятью солдатами. Однако в селе Тавели команду Дурова встретили вооруженные копьями, луками и дубинами крестьяне. Они не дали читать Указ, пригрозив, что будут стрелять из луков. Собравшиеся в Костенеево из многих селений крестьяне тоже заявили, что Указ слушать не будут и на заводские работы не пойдут. В другие селения подпоручик Дуров пойти не посмел.
11 июля в деревню Армалы прибыл вахмистр Соколов с двумя солдатами, якобы за покупкой фуража для лошадей команды Левашова. Солдат окружила толпа вооруженных крестьян. Они кричали: «Бей их! Мы не котловские! Нас пороть не удастся!» Через несколько дней тому же вахмистру Соколову с командой солдат пришлось сопровождать управителя Ижевского завода Москвина, следовавшего из Котловки на Ижзавод. Около деревни Армалы на них напала группа крестьян до 100 человек и гналась за ними более двух верст с «превеликим криком».
Эти события показали, что приписные крестьяне решили до конца защищать свои интересы. Расправа с котловцами не испугала их. В губернской канцелярии тоже пришли к выводу, что теперь бесполезно ожидать добровольного подчинения крестьян, поэтому решили действовать более энергично.
Подполковнику Левашову было указано направить команды солдат в села Костенеево и Тавели, но действовать там более осторожно. Однако Левашов не верил в возможность мирного исхода. Он потребовал дать ему пушку, дополнительно 300 солдат и точный приказ, как поступать в случае вооруженного сопротивления крестьян. Казанский губернатор, не взяв на себя ответственности за решение этого вопроса, обратился в Сенат. Заслушав донесение, 31 июля Сенат предложил:
- во-первых, через святейший синод послать на места печатный указ от 25 мая 1761 года, чтобы священники в церквах и селениях объявили его крестьянам и уговорили их подчиниться;
- во-вторых, Казанская губернская канцелярия в помощь команде Левашова состоящей из 200 солдат, должна выделить дополнительную команду из Ревельского драгунского полка численностью в 300 человек с пушкою;
- в-третьих, дать крестьянам две-три недели на размышления, а если они и тогда не придут к послушанию, то воинская команда должна направиться по селам и деревням и в случае сопротивления расправиться с крестьянами «военной рукой».
На деле это означало: против крестьян посылались попы с иконами и солдаты с ружьями и пушкой; если имя императрицы перестало быть авторитетным для «верноподданных рабов», то надо подкрепить его божьим именем. Но уж если и бога они не убоятся, то пушка наверняка приведет их к послушанию и смирению.
Местные власти подготовку усмирения несколько затянули, поэтому из Сената последовал новый указ, в котором более определенно предлагалось перейти к решительным действиям, чтобы «военной рукой» принудить к повиновению, поступив с крестьянами, как со «злодеями».
В напряженной обстановке минули июль, август и половина сентября. Решающий период полевых работ крестьяне провели в большой тревоге, в постоянном ожидании карательного отряда. На уборке урожая работали только женщины и дети. Все мужское население находилось в Костенееве и некоторых других селениях, готовясь встретить врага.
И вот в один из сентябрьских дней церковный колокол забил тревогу: к селу Костенееву приближались солдаты с ружьями. Это был большой отряд, посланный Левашовым на разведку.
Под тревожный звон набата крестьяне бросились к околице и преградили солдатам дорогу. Через несколько дней «визит» повторился: Левашов пришел с отрядом побольше, но и его крестьяне не пустили в село. После этого в Костенеево отправился для увещевания непокорных заместитель казанского губернатора Иван Кудрявцев с целой свитой попов и чиновников под охраной солдат Ревельского полка. Крестьяне открыли им вход в село, но сами держались обособленно, готовые ко всяким случайностям.
Указ Сената был зачитан. Крестьяне заявили, что указ выполнять не будут, на заводские работы не пойдут, и если придут за ними, они будут с ними драться. Таким образом, и эта попытка сломить сопротивление крестьян закончилась неудачно. Прошло несколько дней. Зловеще загудел набат. К Костенееву подходили 500 солдат с ружьями и пушкой. Крестьяне встретили противника на подступах к селу. Левашов предложил им сдаться без боя. Крестьяне ответили, что живыми в руки не дадутся... Затрещали ружейные выстрелы, ухнула пушка. В сторону солдат полетели стрелы. Против 500 солдат выступило не менее 2000 крестьян. Но, плохо вооруженные, они вскоре стали разбегаться. Солдаты все же проникли в село. На месте боя осталось 16 убитых и 5 тяжело раненных крестьян. Из воинской команды было ранено 4 солдата. На другой день в село стали возвращаться отдельные беглецы, их тут же задерживали, но «зачинщиков» среди них не оказалось.
Кровавая расправа в Костенееве не сломила духа восставших. Большинство участников сражения, укрывшись от преследования в лесах, вскоре сосредоточились в деревне Нижняя Тойма и стали готовиться к обороне. Численное превосходство крестьян все же беспокоило Левашова, поэтому он собрал «сторонних, разных чинов людей», увеличив отряд до 845 человек, и в конце октября с этой силой направился к Нижней Тойме. Здесь произошло второе сражение. Крестьяне вновь потерпели поражение, оставив на поле 12 убитых и 4 раненных. После этих двух схваток крестьяне уже не могли собраться с силами для массового сопротивления.
Воинская часть расположилась постоем в Костенееве и других селениях. Крестьянские хозяйства были доведены до разорения. Они кормили солдат, снабжали фуражом лошадей, «ублажали» офицеров баранами, гусями, утками, вином и т.д. Следствие велось шесть месяцев. Крестьяне были привлечены к ответственности и по степени «виновности» разделены на три группы.
В первую группу было выделено 55 зачинщиков, в том числе Василий Дьячков, Василий Понамарев, Степан Черепнин, Сидор Знаев, Петр Хлопов и Григорий Черепнин. Губернская канцелярия решила учинить им жестокое наказание: бить кнутом, вырезать ноздри, выжечь клеймо на лице и сослать в Сибирь навечно для работы на рудниках.
Во вторую группу отнесено 47 человек. Их подлежало бить кнутом и оставить проживать в прежних селениях.
Третью группу составляли все остальные крестьяне, приписанные к Ижзаводу. Из них каждый десятый, по жребию, должен быть наказан кнутом «на страх другим».
А всех остальных решено бить плетьми, «не обходя ни единого человека». Кроме того, было определено судить обычным судом крестьян помещика Суровцева за то, что они принимали от приписных крестьян пожитки на сохранение.
К следствию были привлечены: 5 священников, дьякон и пономарь из разных селений. Все они за исключением двух священников бежали и скрылись.
В марте 1762 года команду Левашова отозвали и перебросили в другое место. Арестованных крестьян перевели в Казанскую тюрьму, а затем в тюрьму Мензелинской воеводской канцелярии, где они и ожидали окончательного решения своей участи до февраля 1763 года.
... Губернская канцелярия сообщила в Петербург, что крестьяне были послушны только в присутствии военной команды, а по уходе солдат снова отказались от работы; те же, кто приступил было к ней, ушли домой.
Шел второй год после кровавых событий в Костенееве и Нижней Тойме. Глубокие раны, нанесенные крестьянству, не заживали, и они порождали не немую покорность, а затаенную ненависть и сопротивление, пусть даже пассивное. Мужики не собирались на сходы, как прежде, не сговаривались между собой, но в отношении заводской работы были единодушны – они отказывались работать.
Эти кровавые события были прологом надвигавшихся еще более грозных событий».
Эти кровавые события, описанные С. Кашиным, были прологом надвигавшихся еще более грозных событий. Спустя десять лет, в начале семидесятых годов восемнадцатого столетия, в этих краях прокатилась крестьянская война под водительством Емельяна Ивановича Пугачева, которого костенеевцы ждали как своего доброго царя-освободителя. Особенно такие настроения усилились после того, как до них докатился слух о взятии пугачёвцами Елабуги летом 1774 года. Об этом сельчанам возвестили восставшие казаки из отряда Кузмета Ишметова, известного пугачёвского атамана, действовавшего в окрестностях Мамадыша и Елабуги. Численность его отряда, куда, помимо казаков, входили также татары и удмурты, превышала полторы тысячи человек. И хотя вскоре восстание было жестоко подавлено, а его руководители казнены, память о нем еще долго будоражила умы местных крестьян.